Я очаровалась вновь, и очаровалась Ренатой Литвиновой. Она, эта изнеженная и манерная, тягучая дама с едва уловимыми вариациями на тему Монро, совершенно сама себя сделала. Поступила во ВГИК, прославилась в узких кругах своими рссказами-почти сценариями. ПРивлекла этим внимние Киры Муратовой, которая пришла от неё в восторг и сняла в картине, принесшей Ренате известность...
Но я сейчас хотела написать совсем о другом, о локальном.
Недавно вышел второй фильм Ренаты, "Последняя сказка Риты". Фильм снимался на собственные её средства и саундтрек, привычно написанный Земфирой, стоил ей один рубль. Литвинова сказла, что снимала практически "в стол" и для неё было большим сюрпризом, что на картину собирются аншлаги по всей России.
В связи с этим Познер пригласил её в свою передачу на интервью.
И задал ей много неудобных вопросов.
Сейчас, сейчас я дойду до главного, ещё немножко...
Он изрядно подготовился и прочитал много Ренатиной прямой речи.
- Вот вы как-то сказали: "Я не боюсь смерти, я скорее боюсь бессмертия". Почему?
И смотрит на неё лукаво. Не зло и не издевтельски, а как на чудо заморское.Птицу-альбиноса.
Рената поворачивает голову профилем к Познеру, локти её на столе; стучит пальцами по столу. Говорит:
- Смерти я действительно не боюсь, а вот насчёт остального... Вы знаете, есть такое понятие - красивая фраза...
Познер улыбается:
- Так что это - просто красивая фраза?
- Ну да... Знаете, иногда хочется сказть что-нибудь такое - и скажешь... Да, просто красивая фраза.
И казалось бы, любого можно запрезирать за такую небрежность к словам и к мыслям - вплость до измены себе, но становится очень ясно, что для человека нет ничего важнее красоты, фразы ли, ситуации, жизни в целом - он видит эту магию, он навсегда болен ею, и какая разница, правдива ли она субъективно для него, если она правдива вообще.
И вот, дошли они до вопроса финансировния отечественного кинематографа. Понятно, что это очень нужно и этого всегд не хватает, но, спрашивает Познер, как вы считаете, если госудрство обязано финансировать киноиндустрию, вправе ли оно диктовать ему свои какие-то требования?
- Ну, не знаю, - говорит Рената и смотрит в сторону, думает. - Ну, какие, например? Я даже не знаю... Внести цензуру? Как в меня внести цензуру? Это же какой-то абсурд...
А что бы сказала я? Что, что бы сказала я?
Я - это государство, говорил Людовик 14, и сейчас на верхушке всё идёт к тому же, но кто есть государство? В таком узком вопросе государство - это министерство культуры с министрами соответственно, у которых есть цель - создание определенного имиджа страны.
Хорошо, когда там понимют, что имидж страны должен держаться на качественном, умном, тонком кино (опять же, в нашей узкой категории), то есть ориентиром служит художественная ценность. И картины отсеиваются по критерию качества людьми, признанными в этой области.
Плохо, когда "государство - это я", то есть имидж страны - это имидж власти. Тогда мехнизм начинает работать в другую сторону, где главным критерием отбора служит лояльность. Это и государственные заказы определенной тематики, и культ личности, и много чего ещё. Это всё очень грустно и неприятно. Это и есть цензура, которая не оправдана ни за какие деньги, потому что по сути - преступление.